Хочу вынести на публику один свой сугубо личный вопрос. Вопрос, который мне периодически задают. Но даже когда мне его не задают открыто, я постоянно ощущаю, что он висит. Почему меня до сих пор не арестовали? Ведь все введенные за последние лет десять политические статьи УК я нарушаю буквально в каждом (или почти каждом) своем опубликованном тексте. Нарушаю демонстративно. Можно сказать – с особым цинизмом.
То же и в видеостримах. За последние годы (особенно за самый последний год – год войны) сотням людей были инкриминированы куда меньшие устные и письменные вольности. Десятки из них были арестованы. А вот я как будто заговоренный. Почему?
За этим личным вопросом тянется еще один сугубо личный вопрос. Более личный и более для меня тяжелый. Связанный не с самыми приятными воспоминаниями. Но некоторые близкие мне люди проявляют настойчивость. Нет, они не настаивают на публичном ответе. Просто я считаю, что если и отвечать на такой вопрос, это надо делать публично. И если уж я надумаю на этот вопрос отвечать, я отвечу на него публично. Напишу какой-нибудь "Личный вопрос – 2 или каминг-аут". Ну а на этот текст хватит и первого вопроса.
Итак, почему меня до сих пор не посадили. Я на это всегда отвечаю, что, в отличие от профессора Соловья, я не имею инсайда в "конторе". То есть, грубо говоря, понятия не имею. Могу только предполагать. Естественно, начну с предположений, наиболее для меня приятных и лестных. Вот прямо они меня тронуть боятся. Вот прямо моя публицистика настолько умна и бьет в их самые уязвимые места, что они не хотят делать ей дополнительную рекламу. А ведь арест – это стопроцентно дополнительная реклама.
Да, думать так приятно. Но ведь можно предположить, что все ровно наоборот. Что они просто не видят в моей активности вообще никакой угрозы. Я абсолютно маргинален. Не обладаю широкими социальными связями. Мои взгляды не пользуются популярностью даже в достаточно радикальной антипутинской среде. Ну и пусть себе пишет. Да и черт с ним.
Обе версии исходят из одной посылки. Нынешние политические репрессии являются чем-то рационально продуманным и централизованно контролируемым процессом. А вот это как раз наиболее спорно. Все попытки выявить в работе путинской репрессивной машины какую-то свою внутреннюю логику, вычислить некий алгоритм репрессий, до сих пор не приводили к убедительному результату. Поэтому есть гораздо больше оснований предполагать, что путинские политические репрессии являются процессом достаточно стихийным и непредсказуемым. Это лотерея, в которой невозможно заранее угадать, какими мотивами руководствуются те или иные исполнители и кто чьей номенклатурой является.
И в этой связи я хочу предложить версию совершенно фантастическую. В порядке бреда. И для этого придется погрузиться в мир легенд и мифов седой старины. Итак, дело было в далеком 1982 году. 4 ноября я отмечал свое 25-летие. В это время я ожидал второго ареста и к нему готовился. И, нужно сказать, делал все для того, чтобы он состоялся. Почему? Это выходит за рамки первого личного вопроса, которому посвящен данный текст. Поэтому, пока умолчим.
Естественно, в ожидании нового ареста, который я приближал, как мог, я хотел отметить свое двадцатипятилетие на максимально широкую ногу. В своей малогабаридной квартирке я сделать этого не мог. Гораздо более подходящую площадку предложила мне Ира – жена моего подельника по первой отсидке – Аркадия.
С Аркадием мы сидели в соседних камерах следственного изолятора ленинградского КГБ в 1978 году. Я успел выйти, сесть снова и посидеть в соседних камерах с его женой Ирой, а он все продолжал сидеть. Сидел он совершенно героически. С пермской политзоны его перегнали в чистопольскую крытку, а когда у него закончился пятилетний срок, добавлили еще два года на обычной уголовной зоне.
Аркадий был гораздо более ортодоксальным марксистом, чем я, всегда склонный к социал-демократическому ревизионизму. Когда он вышел уже при горбачеве, он стал быстро свои взгляды пересматривать и вскоре оказался значительно правее меня. Но в тюрьме ты должен оставаться при том. С чем пришел. В тюрьме взгляды не меняют. И Аркадий их не менял, несмотря на общение с Орловым и Щаранским, с которыми ему довелось посидеть в одной камере. Он по-прежнему заказывал в тюремной библиотеке великого Маркса и тщательно его конспектировал.
Однажды в Чистополе тупое цирье на шмоне у него эти конспекты отобрало. Он стал писать жалобы во все прокурорские инстанции, пока ему не пришел ответ: отобрано правильно, потому что содержало двусмысленности. А тут у него как раз и срок кончился. Но Аркадий отказался выходить из камеры, пока ему не вернут конспекты. Его стали из камеры выносить на волю, в процессе чего, как было написано в протоколе, он избил всю тюремную охрану чистопольской крытки. За что и полетел белым лебедем на два года на уголовную зону за хулиганство.
Но это было после. А 4 ноября 1982 года несколько десятков отъявленных антисоветчиков на весь Питер "гудели" в просторной квартире его жены Иры в старом районе города. Естественно, топтунов вокруг ее дома паслось немеренно. Так вот. Существует "городская легенда" (вроде веллеровских "легенд Невского проспекта"), что одно впоследствии всемирно известное чмо у меня при дверях подъезда т… холуем стояло. И выбегавшим за добавкой гостям показывало дорогу до ближайшего лабаза.
Я вам не скажу за достоверность этой легенды. Ибо сам, будучи хозяином мероприятия, за добавкой не бегал. Не видел. Но вот люди говорят. Так может, все дело в этом? Говорят, это чмо сентиментально в отношении дел давно минувших дней. Как это часто бывает у уголовников. Кто знает.
Можете рассматривать мой рассказ как шутку. Как попытку отшутиться. Заговорить публике зубы байками и легендами, чтобы "съехать" со второго личного вопроса. Гораздо более важного. Так я отвечать на этот вопрос не отказываюсь. Может и успею написать "Личный вопрос – 2 или каминг-аут".
! Орфография и стилистика автора сохранены
