Обструкция моноспектаклю Константина Райкина в Одессе вызвала смешанные, если не смазанные чувства. А точнее, высветила некую разлапистую, противоречивую реальность латентного брака между Россией и Украиной, запятнанного кровью, развалившегося, но сохраняющего какую-то адову инерцию.
Первое, что посетило: делать Райкину в Одессе — что? Угрызений никаких? Чай не четырнадцатый год — весь в дезинформационном тумане! Кроме как укутаться в жовто-блакитний, прочий реквизит для гуру культуры из страны-мародера сей момент будто не катит.
Тут подвигло свериться с приснопамятным списком пятисот одиннадцати, как оказалось, не зря. Ибо героя скандальной хроники дня некий цензор миловал там вымараться. Как и засветиться в крымском чесе — куда опаснее для карьеры творца, нежели вояж в нафаршированный минами Алеппо.
Тотчас подумалось, что, не исключено, виной конфузу Райкина — одна из затратных (с позиций совести) профессий — импресарио. По меньшей мере, без тамошнего антрепренера тур Райкина по Украине, как представляется, вряд ли бы состоялся. И совершенно очевидно, что тем толкачом легитимность подряда была прозондирована как минимум в украинском министерстве культуры, если не подкреплена письмом с датой и исходящим. Иначе успешность концертов Райкина в Харькове и Киеве не объяснить.
Но вот незадача! Ни украинскому толкачу, ни самому мэтру не вышло задуматься о такой расплывчатой категории, как гражданское общество, на вечной стреме представлений о справедливости и морали. Оказывается, в Украине таковое присутствует, более того, оно весьма инструментально и наступательно. Его активистам не составило труда выяснить, что мэтр, некогда остерегшийся прослыть мародером, не смог отречься от пропутинской имперской догматики — выказал радость о возвращении "многострадального" народа Крыма в "родную гавань", пусть умеренную. При этом экивоки мастера о жене-украинке и дочерях дважды гонимых кровей, в тот момент озвученные, казались не столько беспомощными, сколько дурновкусием, роняющим профессиональное реноме.
Вся эта бондиана на украинском рынке культуры говорит, насколько судьбы двух народов — российского и украинского — переплетены и в какой степени российская творческая элита далека от позиций нравственного камертона, будто приписываемого властителям наших дум. И от того, что одесская полиция по естественным причинам назвала инцидент "хулиганством", ровным счетом ничего не меняется. Ибо ни один закон и ни одно верование не служат эквивалентами высшего порядка, то есть человечности. И если тога из украинского флага, упомянутая автором, — некая гипербола, акт верноподданичества наоборот, то выход на сцену со значком Олега Сенцова в лацкане — походный минимум для российского гастролера, не стыдящегося себя называть художником или артистом.
Любые иные ипостаси для российской творческой страты на украинской сцене — акт заколачивания бабла, подпитываемого тотальной нравственной импотенцией. Впрочем, вполне осознаваемой, ибо отказ Райкина от одесского концерта, невзирая на вмешательство органов правопорядка, индикатор того, что кошка знает, чье мясо съела.
