Понятно, Путин и послушный ему народ — как бы близнецы-братья, хотя все равно принц и нищий; но представляет ли реальную альтернативу интеллигенция, которая типа последний дюйм обороны и последний шанс нормы? Какие ценности у этой группы подчас по-европейски образованных людей, отличающих амфибрахий от брахмина и анапеста?
Даже если не сразу вычленять ту часть интеллигенции, которая за бабки всегда, везде и беспробудно (а как без них, и кто без них, пусть первый бросит в сребролюбцев неразменный рубль). При этом конформистов первого призыва (вскакивающих под звуки горна, по первому комсомольскому еще зову) мы не будем отделять от конформистов последнего (когда жена смотрит усталой сукой и дети играют в шутеры десятилетней давности).
Какие у них ценности? Вопрос не праздный, так как есть среди этой социальной группы и убежденные славянофилы (или лучше — имперцы, патриоты, великодержавники, у них русские — самая большая разделенная нация, попавшая в западню), и западники, потому что надо с кем-то здороваться, говорить о профессии и как-то дистанцироваться от заполонившего огород борщевика, что сам растет при любой погоде.
Вообще-то, помимо убеждений, что либерализм, как рынок, все сам исправит, надо, мол, только перестать пускать в ящик Киселева-Соловьева и устроить выборы, суды, равный доступ к матюгальнику; они еще — носители языка и носители (носильщики? насильники?) великой русской культуры. Об Пушкина, об Гоголя, Толстоевского и других героев школьной хрестоматии.
Культура как культура: в истоках — заимствованная, в росте — самобытная, на языки переведенная, Западом почитаемая и в театрах смотрибельная. Сколько ни вычеркивай из Достоевского Диккенса и толпу французов, ненависть к низкопоклонству перед Западом останется.
В принципе, если не брать Герцена и в каких-то менопаузах юности и протеста других проницательных описателей земли русской (скажем, Лескова с его пореформенной прозой), то комплекс неполноценности перед печкой-Западом, от которой пляшем, неизбывен.
А раз так, то неизбывен и осадок, остающийся у тех, кто эту культуру пьет с утра до вечера, потому что иной не видал. Можно, конечно, утверждать, что совок русскую культуру испортил, как воздух, что вытащил декабриста с чубуком из Пушкина и будильник, разбудивший Герцена, из остальных. А до революции (Розанова помним, но не больше) русская культура работала, что твоя швейная мастерская, и какие костюмы шили: бомбистов-террористов с некрасовскими эполетами, комиссаров в гражданских шинелях, особистов-пушкиноведов, стукачей, советских граждан, плачущих на похоронах Сталина, и прочих лучших людей своего времени.
Или надо не торопиться и дать печке разгореться, и посмотреть, какой Пушкин выползет из маминого окошка через 200 лет? Так он и вылез. Думаете, я о Яровой, Милонове и Музулиной? А зачем Милонов, когда есть МихАлков, зачем Федоров — если есть Табаков, Пиотровский и полчище музыкантов на подхвате?
Чем не духовный тип русского человека, каким последний осуществился, воспроизведя Пушкина в перспективе? Талант в наличии, образованность имеется, обработка русской культурой — в полный рост, труднее назвать то, чего нет. А вот чего ждали, того и нет. Умения плыть против течения.
Может быть, еще надо 200 лет вместе обождать? А может, предположить, что русская культура — столь увлекательный объект для исследований, который, однако, не в состоянии породить вменяемое социальное пространство с репродуцируемыми ценностями?
Эта культура создавалась как игрушка людьми, говорившими на французском лучше и раньше, чем на русском; она была необходима в рамках понимания народности по Гердеру; она представляла собой сообщество людей, вроде салона Анна Павловны Шерер, из поколения в поколение воспроизводящих культуру, которой можно было любоваться, восторгаться, ужасаться, продавать на экспорт для демонстрации: насколько же талантлив русский человек в самом соку; даже смотреться в нее как в свет мой зеркальце, уверяющее, что ты — противная рожа — трамповская красавица; но жить по ней можно было только внутри салона Шерер, не больше.
Это большая такая история для очень маленькой компании. Изучать ее — наслаждение, жить за пределами филологической секты — пыль у меня намучаетесь глотать, а не отличать вора от кровопийцы. И аршин от нормы. Великая русская культура, эта конспективная лирика, способная со скрипом открыть дверь в себя для человека или доброхота, но осветить дорогу идущему, я не говорю — указать путь: сомнивательно. Уши от мертвого осла вы получите, а не путеводитель по вменяемому поведению в социуме.
