54 года назад, 13 августа 1961 года началось сооружение Берлинской стены, немедленно названной коммунистическими подхалимами "Антифашистский вал". Сооружение системы укреплений, вплоть до автоматических самострелов, окруживших как сейчас бы сказали, муниципальное образование "Западный Берлин", решило для СССР и коммунистических властей ГДР массу проблем, но в итоге означало для них стратегическое политическое поражение. "Огораживание" трёх секторов ответственности западных союзников предотвратило массовое бегство восточных немцев и создало для сторонников коммунистов впечатление, что Западный Берлин — это некая скверна, полная буржуазной продажности и чреватая провокациями и нацистским реваншизмом. Западный Берлин подавался так, как сейчас в России подается вся Западная цивилизация.
Но это означало признание советским блоком своего идеологического банкротства — только колючкой и пулемётами он может удержать своих подданных. Берлинская стена, рассёкшая живой исторический город, стала явственным признаком несвободы, символом раскола немецкой нации.
Хотя надо признать тонкую социокультурную подоплёку раздела Германии и её столицы. Ядро ГДР — это историческая Пруссия, лишённая её оранцуженных католических прирейнских владений. Западный Берлин был буржуазно-аристократическим, а Восточный — площадка для бисмарковских домов-казарм для пролетариата. Причина проста - роза ветров, фабрично-заводской дым и вонь трущоб относило по линии вест-ост.
Но главное — бегущие через Стену немцы стали живым символом героизма и самопожертвования во имя западной демократии. Эти герои уравновесили американских "наездников свободы" - черных и белых студенов и интеллигентов, борцов с расовой сегрегацией общественного транспорта на американском Юге, на долю которых сполна приходились и полицейские дубинки и псы, и сфабрикованные административные дела, и хлысты шерифов, и палки и кулаки местного гражданского общества, защищающего "южные ценности".
Корень берлинского кризиса был в конфликте между попытками западных союзников следовать норме закона (договоров и соглашений по итогам Второй мировой) и советской приверженностью понятиям. Сталин и Хрущев считали, что по "понятиям" победителям должна принадлежать оккупированная территория. США исходили из права немецкого и других народов на самоопределение. Формально Берлин был един, но под управлением держав-победителей, каждая из которых была вправе патрулировать весь город. Но по советским понятием — буржуазный Берлин в сердце социалистической ГДР — это язва, и должна быть ликвидирована. В 1952 году Сталин дестабилизировал отношения западных союзников, коварно предложив ликвидировать ФРГ и ГДР, создав "центральноевропейскую" Финлинядию — единую, "нейтральную", демилитаризированную (аграрную) Германию. Но мудрые немцы — президент США Эйзенхауэр и канцлер ФРГ Аденауэр (последний сказал, как отчеканил: лучше пол-Германии полностью, чем всю — только наполовину) это демагогическое сталинское предложение отвергли. Позднее недолгий реформатор Берия пытался сделать буфер из "финляндизированной" ГДР. Что касается советского ухода из восточной Австрии в 1955 году, то нейтральная Австрия, как это и рассчитали в Кремле, стала отличным барьером между американскими группировками в Баварии и Италии. Тут Запад заплатил за свои принципы огромным военно-стратегическим неудобством.
Кстати, многие европейские дипломаты потому боялись ухода Сталина, что ждали от его преемников большевистской воинственности и инициирования всё новых кризисов вокруг Германии. И, как показала жизнь, были частично правы. Другое дело, что, как тогда говорили, "ограниченные буржуазные политики" и представить себе не могли замыслов Сталина обновить истеблишмент на волне антисемитской волны, и с новыми "опричниками" уже исполнить жуковские прожекты 1945 года.
Берлинский кризис 1961 года возник как результат успешной попытки Кремля зачеркнуть соглашения союзников о режиме контроля над Германией, заменив фиксацией зон послевоенного контроля — с правом каждого в своей вотчине володеть и править. Молчаливое согласие Запада, особенно де Голля с интервенцией в Чехословакию спустя 7 лет после появления "Антифашистского вала", эту временную победу Кремля показало во всё её блеске. Другое дело, что танки в Праге стали уже окончательным "ударом милосердия" по левой идее в Европе.
Остаётся добавить, что без Берлинской стены ГДР покинула бы пусть и половина населения, но оставшиеся были бы тверды "социалистическому выбору", и где-нибудь в 1989 года получившаяся "коммунистическая Пруссия" стала бы не огромной миной под европейский социализм, но его твердыней и оплотом. Подобно тому, как это произошло с Белоруссией.
Сходные противоречия привели и к нынешнему украинскому кризису. Ельцин снисходительно смотрел, как Киев лавирует между Москвой, Брюсселем (Берлином) и Вашингтоном. Путин решил, что Украина должна стать тем, чем Сталин хотел видеть Германию — слабой, рыхлой, вихляющей из стороны в сторону страной, раздираемой региональными и общинными противоречиями. По путинским понятиям за согласие временно ослабленной "Великой России" на её формальный суверенитет, Украина должна была согласится с тем, что её восточная половина — зона влияния России. Итоги Революции Достоинства, которая не только свергла режим Януковича, но и показала высочайший уровень национальной консолидации на основе западноевропейского уровня, заставили Путина "выделить" свою "долю". Но в особенное бешенство Кремль привели утверждения Брюсселя и Вашингтона что судьбу Украины должно решать суверенное правительство Украины, а не Путин, Меркель и Обама на некоей Ялте-2, восстанавливающей зону влияния (империум) Москвы. Для Кремля ссылки на то, что 90% украинцев не хотят быть в "Русском мире" были также не убедительны, как и для советских вождей с трудом признаваемоем осознание того, что 90% жителей ГДР, Польши, Венгрии и Чехии (в Словакии, Болгарии и Румынии соотношение было не столь резкое) явно предпочитали западные ценности коммунистическим.
Кремль, подобно шекспировскому Шейлоку, потребовал свой фунт мяса должника. Другое дело, что успехи АТО и героизм защитников Украинской революции уполовинил путинские трофеи. Москва — верна себе, ибо убеждена, что может быть только империей. А империи полагаются владения. И особую остроту имперским чувствам придают призывы жителей новой подопечной территории владеть ими.
Абхазия — это курорт. И Крым — курорт. Владеть отобранными у соседей известными курортами — тешить самолюбие. Но Путин добился того, что в Донбассе люди умирают и убивают за право быть путинскими. И как по команде прекратился в России имперский ностальгизм. Концепция "Русского мира" стала уже неудобно поминаемой, и её лихорадочно вытесняют новой находкой - "борьбой за Святую Русь".
Раздел Берлина реально привел к стремительному снижению военного напряжения в центре Европы, которое постоянно нарастало с апреля 1945 по октябрь 1961. Раздел Берлина помог Кеннеди найти новый моральный импульс для Запада, выходящий за унылый перечень потребительских свобод, и соединил для западных немцев идеалы свободы, "западного выбора" и немецкого национализма (что похоронило любой правонационалистический реваншизм). СССР, настояв на превращении своих "понятий" в "международное право", дал возможность Западу перевести политико-юридический конфликт вокруг статуса бывшей столицы рейха (германской державы) в область философии демократии, т.е туда, где у Советов шансов не было вовсе.
Раздел Украины помог Обаме найти новый моральный импульс для Запада, выходящий за унылый перечень политкорректности, и соединил для украинцев идеалы свободы, "западного выбора" и украинского национализма (что похоронило его возможную радикально-почвенническую мутацию). Путинизм, требуя превращения своих "понятий" в международное право, полностью вывел себя за его рамки.
! Орфография и стилистика автора сохранены
