Мой оппонент, бывший солидарновец А. Лукьянов мастерски подловил меня на незнании волнующих перипетий его политической биографии и недифференцированном подходе к классификации отечественного либерализма. В незнании того, что Лукьянов весной покинул Движение «Солидарность», я каюсь. Не отследил. Но несколько лет мы с ним всё-таки в одной политической организации были, т.е. я ошибся на полгода.
Когда я неосмотрительно назвал господина Лукьянова «либералом», я исходил из более грубого деления политического спектра. Я отлично знаю, что в современном западном мире главные политические ристалища ведутся между левыми и правыми либералами. К правому крылу правых либералов относит себя и мой оппонент, ошибочно (я бы сказал, клеветнически, отнеся меня к левым либералам). Но мы ещё не достигли таких нюансов, чтобы споры «между Рейганом и Обамой» имели для нас значения. Как для советских диссидентов в 1968 году не был столь принципиальным спор сторонников Линдона Джонсона и Ричарда Никсона. Была американская демократическая альтернатива тоталитарной советчине.
Или если угодно – большевики в 1914 году знать не знали, что судьбу их партии решит спор между Бухариным и Зиновьевым в 1925 году.
Российский либерал, в моём понимании, это человек, идеологически находящийся между Кудриным, Илларионовым, Ходорковским и Митрохиным.
О верности традиционным ценностям применительно к России я серьёзно говорить не способен – у нас нет традиционных ценностей – есть ценности патриархального села и фабрично-заводской окраины. От этого, кстати, «криминальная гомофобия» — мужчина не должен любить мужчину, но может его изнасиловать. И так далее, по всем ценностям. Именно поэтому, мы, молодые задорные либералы 1991 года, так подшучивали над теми, кто после краха ГКЧП, объявил себя «консерватором».
Англосаксам легко объявлять себя консерваторами – у них «Хабеас корпус акт» появился за сто лет до французской «Декларации человека и гражданина», а «Великая Хартия вольности», вообще ровесница отпрысков Всеволода Большого гнездо и основания Нижнего Новгорода.
В Америке общество, абсолютно либеральное по российским критериям, разделилось почти поровну по вопросу об абортах, а позднее — об отмене смертной казни и однополых браках. Более того, идейная борьба между правыми и левыми либералами – это главный конфликт западного общества. В России очень долго конфронтация проходила по вопросу о том, нужна ли стране буржуазная демократия или просвещенный патерналистский авторитаризм.
Спор о том, признавать ли – из соображений тактики – легитимность властей предержащих или упорно требовать свободных перевыборов, с декабря 2011 года носил принципиальнейший характер. И в этом, я уверен, мы с Александром Лукьяновым находимся по одну сторону баррикад. Но дальше начался новый раскол. Прежде чем я перейду к нему, небольшое отступление.
Мой оппонент, постулируя полную и неограниченную свободу слова, деликатно упустил мой главный довод – именно отсутствие наказания за пропаганду ненависти (преимущественно антисемитской) обеспечило приход к власти нацистов и создало психологическую атмосферу, в которой смог произойти Холокост. И «Майн кампф», «Протоколы Сионских мудрецов» надо было признать экстремистскими 85 лет назад.
Довод господина Лукьянова о том, что нацизм стал итогом закономерного общественного запроса, довольно лукав. Большевизм закрепился только в России – на Кавказ, в Сибирь, в Украину и в Центральную Азию он пришёл на красноармейских штыках. Куда штыки не дошли – там он не закрепился. А ведь нешуточный общественный запрос был вплоть до Италии, не говоря уже о Германии и Венгрии. Фашизм захлебнулся во Франции и в Австрии в 1934 году. В Британии он был скорее опереточным. Без возможности делать ставку на «зоологический антисемитизм» НСДАП была чем-то вроде соединения рогозинской «Родины» с лимоновцами до 2004 года. А ещё были польские правые, на волне антисемитизма оттеснившие от власти наследников Пилсудского и заключившие союз с Германией, были погромщики из «железной гвардии» Кодряну в Румынии. Поэтому применение в Веймарской Германии законодательных ограничений свободы, принятых в ФРГ, избавили бы и народы мира от множества бед. Включая и немецкий народ.
Об абсолютности свободы. Все понимают обоснованность запрета порнографии для детей, но если духовно общество только вышло из средневековья и сознание большинства вполне подростковое, то, исходя из этого, определённые ограничения, наверное, допустимы.
Вернемся к идейному расколу в стане российских либералов. Почти внезапно расхождение по вопросу о признании легитимности путинского режима отошло на второй-третий план. Главным стал вопрос об отношении к мигрантам из Азии и внутренней миграции из Северного Кавказа.
Я отдаю себе отчёт, что лозунг «даешь визы» — это самая сильная диверсия против Путина.
Введение виз «на восточном направлении» взрывает все надежды Путина на выстраивание российской зоны влияния на Южном Кавказе и в Центральной Азии (которая переходит в зоны влияния США и Китая). А ведь его евразийский план – фундамент его внешней политики, особенно после провалов на белорусском и украинском направлениях. Лозунг «хватит кормить Кавказ» перечеркивает главное достижение путинского правления – восстановление контроля над Северным Кавказом и прорыв за хребет – в Абхазию и Цхинвальский регион (Республика Южная Осетия).
Призывы к визам и декавказизации также разрушают путинизм, как призыв к многопартийности разрушал советскую систему 24 года назад.
Речь может идти только о моральной допустимости применения столь смертельного оружия действительно массового поражения. У Путина нет никаких «скреп», кроме кисло-сладких заклинаний о единстве исторических судеб. Путинизм может бомбить, стрелять, сажать. И всё. Последние 15 лет отечественный истеблишмент вовсю эксплуатировал русский консервативный национализм. И закономерно становится жертвой тех, кто делает лишь еще один следующий шаг. Совмещая его с антикоррупционными лозунгами.
Новый раскол действительно прошёл по либеральной оппозиции, условно разделив её на правых и левых (вне отношения к такому принципиальному для западных либералов вопросу как экономический дирижизм).
«Левые», как и автор этих строк, носились с утопией, что в Российской Федерации возможно формирование внеэтнической и внеконфессиональной гражданской нации (по образцу стран Западного полушария).
«Правые» сделали ставку на европейскую версию построения нации вокруг открыто доминирующего этнического ядра. Вариант, который был отвергнут в США полтораста лет назад, когда приход в страну миллионов ирландцев, сотен тысяч немцев, итальянцев, поляков и евреев, а потом и пуэрториканцев не позволил превратить всех пришельцев в англосаксов протестантов в качестве магистрального направления национального строительства.
Приблизительно в то же время, когда Америка стала спешно строить «плавильный котёл», полярный по вектору выбор был сделан немцами. Область доминирования немецкой культуры – через Дунайскую монархию – распространялась на всю центральную Европу (славянские элиты были вполне германизированы), а через польских евреев – на Восточную Европу. Но ставка была сделана на «пангерманизм». Славян, а потом и буквально влюбленных в Германию евреев объявили опасными чужаками.
Принудительное превращение складывающейся великой немецкой субцивилизации (с потенциалом до 100 млн. человек) в этническую нацию привёл к судорогам национальной психологии, завершившимся появлением нацизма в качестве одной из ведущих политических сил.
Это – урок «правым либералам», которые сейчас стремятся превратить сложившуюся русскую европейскую субцивилизацию в русскую этническую нацию, зачистив её от тюркско-исламского и кавказского компонентов. Поэтому, повторюсь ещё раз,
требование свободы ксенофобских высказываний – это обеспечение условий для этнического «очищения» территории будущего Русского государства от этно-религиозных компонентов, которые будущие строители такого государства не готовы интегрировать в новую нацию.
Российские «правые либералы» сделали ставку на такой вариант. Для этого они пользуются уже заботливо подготовленным для них историей инструментарием – идеологией «бремени белого человека» и национал-либерализмом вековой давности. Получается, что для России замыкается историческая петля. Четверть века назад Маргарет Тэтчер шутила, что социализм – это самый длинный путь к капитализму. Сейчас можно сказать, что социализм и послеавгустовская система стали самым долгим путём к вычленению из Российской империи «русской России». От судьбы уйти не удалось – демократическая Большая Россия оказалась такой же утопией, как социализм. И сегодня над «левыми либералами» можно также издевательски смеяться, как смеялись осенью 1991 года торжествующие либералы над мечтавшими о демократическом социализме и о превращении СССР в демократическую конфедерацию.
Вот в этих процессах завершающегося распада Российской империи и есть подоплёка споров «правых» и «левых» либералов. Одни, как им кажется, поставили паруса под ветры истории. Другие – чаще сконфужено помалкивают. И чтобы не оказаться вместе с Путиным и Патриархией в одном лагере, и, возможно, потому что участь нерусифицированных кавказцев и азиатских гастарбайтеров не кажется настолько важной проблемой, чтобы идти против напора общественного мнения.
