Третью полновесную книгу Прилепина ждали. "Грех" таковой, конечно же, не являлся, хоть с "Супернацбестом", хоть без оного. А после выхода "Саньки" прошло уже довольно много лет. Пауза затягивалась. Прилепин умеет соответствовать требованиям рынка, ничего против литературы как бизнеса не имеет, а рынок требует периодически подтверждать "квалификацию" и конкурентоспособность.
"Черная обезьяна" вряд ли станет событием в русской литературе или неким сногсшибательным прорывом в творческом развитии самого Прилепина. Но эффект неожиданности очевидно "сработает" в пользу романа, сыграв на повышение его акций.
Прилепина "всю дорогу" превозносили за его витальность и жизнелюбие, а тут он наоборот написал злую и мизантропическую книгу. Более того, свой вклад в рост его популярности, особенно среди читательниц, внесли и его вездесущие любовные линии и его своеобразный, на любителя, сказали бы мы, эротизм. И вдруг здесь он пишет о похоти с откровенным отвращением, под конец это нарастает и выливается уже почти в проповедь ненависти к сексу как таковому и даже некую косвенную пропаганду девственности и полного полового воздержания. В частности, подобный бескомпромиссный аскетизм приписывается персонажу Велимиру Шарову, являющему собой прозрачный намек на Владислава Суркова.
Поначалу книга обещает сюжет – расследование о неких загадочных "детях-убийцах" и общее исследование феномена подростковой жестокости, но обещания своего не держит.
Сюжет очень скоро начинает расползаться по швам, точно так же, как распадается к финалу личность главного героя.
Сам герой ничего не понимает, хотя честно пытается. Это стремление (безуспешное) докопаться до истины – почти единственное, что в нем есть хорошего. Еще любовь к детям. Хотя это не столько хорошее, сколько естественное, инстинктивное, животно-биологическое. Да и любовь ли это? Сам протагонист временами в этом сомневается. Скорее это звериная привязанность, единственное, последнее, что остается, когда к финалу текста герой тонет в потоках ненависти к себе, как будто алкоголик захлебывается рвотой. "Мне надо к детям моим!", — все, что остается хрипло кричать руине человека. А зачем ему "надо"?.. Может быть, чтобы открутить чадушкам головушки? А вдруг они тоже из этих, из убийц? Он уже ни в чем не уверен, ни в детях, ни в себе. Роман начинается со слов "я потерялся".
Специалисты, если будет на то их воля, смогут поупражняться в натягивании канатов-параллелей между новым творением лауреата "Супернацбеста" и самыми разными произведениями, да хотя бы той же "Тошнотой" Сартра или, например, "Дикими мальчиками" Берроуза. А одно из многочисленных в "Черной обезьяне" отступлений, история гибели несчастного деграданта водилы отсылает к первому сну Родиона Раскольникова. Мы же предположим, что "Обезьяна" не возникла бы без интереса Захара Прилепина к Леониду Леонову, биографию которого он написал для серии "ЖЗЛ". Леонову, который, явным образом расходясь с каноном соцреализма, смотрел на природу человека довольно пессимистически, мягко говоря.
Что до формы произведения, точнее до стиля, до так любимого некоторыми, особенно дамами средних лет, "изячного" языка Прилепина, то скажем прямо – мы не принадлежим к числу поклонников этих красивостей.
И готовы скорее солидаризироваться с одним культовым сетевым острословом, который недавно (после "Супернацбеста") весьма ядовито и по делу прошелся по постоянной и систематической методе нижегородца подбирать всевозможным бытовым мелочам этакие, знаете ли, поэтические, загадочные метафоры и сравнения, которые как бы намекают… Намекают на… На что-то такое возвышенное, обобщающее и обещающее, смысл которого словно бы скрыт за дымкой…
Гораздо убедительнее лауреат и bestseller maker оказывается там, где обозревает мировую порнопродукцию. Делает он это в рамках упомянутого выше нагнетания омерзения по отношению к "половухе". Протагонист в экспресс-режиме просматривает порнофильмы всех стран и народов, и выдает краткие характеристики актрисам, немецким, японским и прочим.
Про русских: "Наши, с их кисломолочными телами, не знавшими солнца, с их мерзейшей претензией на душевность, которая разъедает любой разврат". Вот тут он точен, кто смотрел доморощенное порно – подтвердит.
А возвращаясь к приемам, Прилепиным порядком уже заезженным, к его бесконечным сравнениям, то можно обнаружить, что они не так уж далеки от методы Евгения Гришковца, которую уже упомянутый острослов выстебал еще раньше: "А вот птичка пробежала, крылышками бяк-бяк-бяк-бяк… А вот окурочек в лужице лежит, ути-пути…". Только у Гришковца окурочек – он и есть окурочек, ни на что не претендует, а у Прилепина он не просто так лежит, он лежит и намекает. На нечто.
В "Черной обезьяне" автор с присущей ему "пацанской" решительностью отринул всякое чувство меры в этом деле и чуть не с каждой страницы обрушивает на читателя все эти бесконечные мурашки по лопаткам, "большие, быстрые и рассыпчатые, как крупа"; мобильный на вибросигнале, похожий на одинокий вагон "без руля и ветрил"; кнопку включения компьютера, "мягкую, как глаз" и "мягкую пасть блокнота", и так далее, и тому подобное. Венчается все это пиршество таким десертом, как сравнение горки сахара на дне чашки чая с женским лобком. Что ж, автор, похоже, и в самом деле серьезно задался целью вызывать у читателя отвращение к телу и полу!
Тут трудно не вспомнить сцену в "Саньке" (дойдя до которой мы предпочли воздержаться от дальнейшего чтения той книги), где революционерка занимается оральным сексом с революционером, и тому в момент оргазма кажется, что его х…т дубинками ОМОНовцы, и искры из глаз. Однако, как свидетельствуют тиражи книг Прилепина, "народу нравится".
А вот сам он, как явствует из этой книги, если и не ненавидит себя, то, по крайней мере, способен поставить себя на место человека — повествование ведется от первого лица — такую самоненависть испытывающего.
И в случае с Прилепиным это хорошая новость. Конечно, полного тождества, знака равенства между автором и героем нет. Но его новая книга сообщает нам, что внутри Прилепина, образцового "пацана, который к успеху пришел", осыпаемого премиями, покоряющего вершины списков бестселлеров и прочая, и прочая, оказывается, есть место и для такого черного человека, которому тошно ото всего вообще и в первую очередь от себя. Это обнадеживает.
Вы можете оставить свои комментарии здесь
